Сто тысяч любимых строк. Часть 2.

Давайте лучше вот такого Гумилева...

Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,

Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!

 

Гумилев? Ну Вы же понимаете, что не могу остаться в стороне с его "Ольгой"

"Эльга, Эльга!"- звучало над полями,
Где ломали друг другу крестцы
С голубыми, свирепыми глазами
И жилистыми руками молодцы.

"Ольга, Ольга!"- вопили древляне
С волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
Окровавленными ногтями ход.

И за дальними морями чужими
Не уставала звенеть,
То же звонкое вызванивая имя,
Варяжская сталь в византийскую медь.

Все забыл я, что помнил ране,
Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
Слаще самого старого вина.

Год за годом все неизбежней
Запевают в крови века,
Опьянен я тяжестью прежней
Скандинавского костяка.

Древних ратей воин отсталый,
К этой жизни затая вражду,
Сумасшедших сводов Валгаллы,
Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною,
Ольга, Ольга, кружишь ты.

Olg@ добавил [date]1118124653[/date]:
* * *
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернёшься покорной.

Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный тёмной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи — окрашены кровью.

 

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажады в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевною теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца.
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас -
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.

А когда придет их последний час,
Ровный красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно его суда.

(с) он же

 

Мне не нравится томность
Ваших скрещенных рук,
И спокойная скромность,
И стыдливый испуг.

Героиня романов Тургенева,
Вы надменны, нежны и чисты,
В вас так много безбурно-осеннего
От аллеи, где кружат листы.

Никогда ничему не поверите,
Прежде чем не сочтете, не смерите,
Никогда никуда не пойдете,
Коль на карте путей не найдете.

И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу.
(с) Гумилев

 

После стольких лет
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.

- Я ждала тебя
Столько долгих дней!
Для любви моей
Расстоянья нет.

- В стороне чужой
Жизнь прошла моя,
Как умчалась жизнь,
Не заметил я.

- Жизнь моя была
Сладостною мне,
Я ждала тебя,
Видела во сне.

Смерть в дому моем
И в дому твоем,-
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.
(с) Он же

 

Ну и уж из совсем классического и общеизвестного:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко-далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет,
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

(с) он же

 

Я верно болен: на сердце туман,
Мне скучно все, и люди, и рассказы,
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган.

Мне чудится (и это не обман),
Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн… я веяньем заразы,
Через века дошедшей, обуян.

Молчу, томлюсь, и отступают стены —
Вот океан весь в клочьях белой пены,
Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,
С цветущими жасминными садами,
Мы дрались там… Ах, да! я был убит.
(c) его же

 

[off]оффтопиком...[/off]
всяко мое пребывание Здесь
вписано в книгу Его
где-то – минус, а где-то - крест,
где-то - совсем ничего

а утром – дожди, и рыба – в воде,
и все – по своим местам
всяко мое пребыванье Нигде
грозит зарождению Там
© Елена Никитаева

Olg@ добавил [date]1118309960[/date]:
[off]я все также не в тему...[/off]

болеутоляющее не помогает -
водка
жжет горло
и не прекращается пластинка играет
соло

будешь ли любить меня так сильно
сможешь ли поверить в то, что нет кармы.
время затекает за предел нормы,
но
вместе недаром мы…

жизнеутверждающий бокал - двести.
знаешь,
я – не отсюда.
то, что мы с тобою до сих пор вместе -
чудо.

будешь ли любить меня так долго,
сможешь ли поверить в то, что нет кармы,
боль уже заходит за предел нормы,
но
вместе недаром мы.

жаропонижающее
нервно-расслабляющее
жесткое похмельное и
сонное размеренное
венное подкожное и
тихо-осторожное

будешь ли любить меня так сильно,
сможешь ли поверить в то, что нет кармы,
жизнь уже зашкалила предел нормы,
но
вместе недаром
мы…
(c) она же...
[off]не Гумилев, конечно, стихи рваные, но куда-то попали... задели?... может быть... [/off]
но вместе недаром мы…

 

Olg@
А где ты читаешь стихи Никитаевой?

 

да.

 

Хватит "его же". Все равно никогда не нравился.

Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти,
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие - поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою...
(с) все она

 

Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,
Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.

и совсем-совсем легкомысленное:

Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте.
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
Но мудрые прими советы:
Дай ей читать мои стихи,
Дай ей хранить мои портреты,—
Ведь так любезны женихи!
А этим дурочкам нужней
Сознанье полное победы,
Чем дружбы светлые беседы
И память первых нежных дней...
Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —
В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.

 

Сорри, перебью..
А что же будет дальше, что же дальше?
Уже за той чертой, за тем порогом?
А дальше будет фабула иная
и новым завершится эпилогом.
И, не чураясь фабулы вчерашней,
пока другая наново творится,
неповторимость этого мгновенья
в каком-то новом лике отразится.
И станет совершенно очевидным,
пока торится новая дорога,
что в эпилоге были зерна
и нового начала и пролога.
И снова будет дождь бродить по саду,
и будет пахнуть сад светло и важно.
А будет это с нами иль не с нами -
по существу, не так уж это важно.
И кто-то вскрикнет: - Нет, не уезжайте!
Я пропаду, пущусь за Вами следом!..
А будет это с нами иль с другими -
в конечном счете, суть уже не в этом.
И кто-то от обиды задохнется,
и кто-то от восторга онемеет...
А будет это с нами или с кем-то -
в конце концов, значенья не имеет.
(Ю.Левитанский)

Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови...
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем - неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная.
Чем далее, тем тяжелей...
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас без вдохновения
И полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса.
(З.Гиппиус)

 

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой.
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
Нет на земле твоего короля...

(с) Ахматова

Иггдрасиль добавил [date]1118388737[/date]:
Все в Москве пропитано стихами,
Рифмами проколото насквозь.
Пусть безмолвие царит над нами,
Пусть мы с рифмой поселимся врозь.
Пусть молчанье будет тайным знаком
Тех, кто с вами, а казался мной,
Вы ж соединитесь тайным браком
С девственной горчайшей тишиной,
Что во тьме гранит подземный точит
И волшебный замыкает круг,
А в ночи над ухом смерть пророчит,
Заглушая самый громкий звук.


***

Будешь жить, не зная лиха,
Править и судить,
Со своей подругой тихой
Сыновей растить.

И во всем тебе удача,
Ото всех почет,
Ты не знай, что я от плача
Дням теряю счет.

Много нас таких бездомных,
Сила наша в том,
Что для нас, слепых и темных,
Светел божий дом,

И для нас, склоненных долу,
Алтари горят,
Наши к божьему престолу
Голоса летят.

(с) Ахматова

 

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

 

Маяковский - это круто. Маяковского у нас еще тут не было.

В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,
Светила нам только зловещая тьма,
Свое бормотали арыки.
И Азией пахли гвоздики...

И мы проходили сквозь город чужой,
Сквозь дымную песнь и полуночный зной,
Одни под созвездием Змея,
Взглянуть друг на друга не смея.

То мог быть Стамбул или даже Багдад.
Но, увы! не Варшава, не Ленинград,
И горькое это несходство
Душило, как воздух сиротства.

И чудилось: рядом шагают века,
И в бубен незримая била рука,
И звуки, как тайные знаки,
Пред нами кружились во мраке.

Мы были с тобою в таинственной мгле,
Как будто бы шли по ничейной земле,
Но месяц алмазной фелукой
Вдруг выплыл над встречей-разлукой...

И если вернется та ночь и к тебе
В твоей для меня непонятной судьбе,
Ты знай, что - приснилась кому-то
Священная эта минута...
(с) она же

 

А у меня настроение окуджавное....

Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай же Ты каждому, чего у него нет:
Мудрому дай голову, трусливому дай коня,
Дай счастливому денег... И не забудь про меня.

Пока Земля еще вертится, Господи, - Твоя власть! -
Дай рвущемуся к власти навластвоваться власть,
Дай передышку щедрому хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье... И не забудь про меня.

Я знаю: Ты все умеешь, Я верую в мудрость Твою,
Как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
Как верит каждое ухо тихим речам Твоим,
Как веруем и мы сами, не ведая, что творим!

Господи, мой Боже, зеленоглазый мой,
Пока Земля еще вертится, И это ей странно самой,
Пока еще хватает времени и огня,
Дай же Ты всем понемногу... И не забудь про меня.



Осудите сначала себя самого,
Научитесь искусству такому,
А уж после судите врага своего
И соседа по шару земному.

Научитесь сначала себе самому
Не прощать ни единой промашки,
А уж после кричите врагу своему,
Что он враг и грехи его тяжки.

Не в другом, а в себе побеждайте врага,
А когда преуспеете в этом,
Не придется уж больше валять дурака -
Вот и станете Вы человеком.
/Булат Окуджава/

Olg@ добавил [date]1118741654[/date]:
Consul

Маяковский был))) год назад, помню!

 

ОК, давайте по Маяковскому - абажжаю его лирику. Хотя "строит, рушит, кроет и гнет, тихнет, кипит и пенится, гудит, молчит, говорит и ревет" - тоже ничего так

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Иггдрасиль добавил [date]1118818478[/date]:
Olg@
Можно и Окуджаву

Заезжий музыкант целуется с трубою.
Пассажи по утрам, так просто, ни о чем...
Он любит не тебя, опомнись, Бог с тобою.
Прижмись ко мне плечом. Прижмись ко мне плечом.

Живет он третий день в гостинице районной,
Где койка у окна - всего лишь по рублю,
И на своей трубе, как чайник, раскаленной,
Вздыхает тяжело... А я тебя люблю.

Ты слушаешь его задумчиво и кротко,
как пенье соловья, как дождь и как прибой.
Его большой трубы простуженная глотка
Отчаянно хрипит. (Труба, трубы, трубой...)

Трубач играет туш, трубач потеет в гамме,
Трубач хрипит свое и кашляет, хрипя.
Но как портрет судьбы, он весь в оконной раме,
Он любит не тебя... А я люблю тебя.

Дождусь я лучших дней и новый плащ надену,
Чтоб пред тобой проплыть, как поздний лист дрожа...
Не много ль хочу, всему давая цену?
Не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа?

Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью:
Заезжий музыкант играет на трубе!
Что мир весь рядом с ним, с его горячей медью?..
Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе...

 

Процент сумасшедших в нашей квартире
увеличится, если ты не придешь.
И весна - не весна, если ты позабыла
свой город дождей, этот садик и дом.
В коммунальной квартире -
Содом и Гоморра:
кошки рожают, дети орут,
и посудой гремят соседские монстры,
курят, курят и счастье куют.

Весна, весна идет.
Весне - дорогу!

Но я понимаю, что все тебе это
давно надоело, и больше, чем жить.
Что нет пустоты, есть отсутствие веры,
что нет нелюбви, есть присутствие лжи.
А март своим безразборчивым бредом
уложит в свой грунт тела молодых,
да так, чтоб не смог реаниматор
в искусстве своем сам себя превзойти.

Весна, весна идет...

И что из того, что расторгнуты связи?
И что из того, что молчат провода ?
И что из того, что все песни похожи
одна на другую, а та - на тебя?
В моей преисподней как будто бы людно,
но поздно сшивать уже рану край в край.
И я разделяю все случаи жизни
на что было до и после тебя...

(с) С. Сурганова

 

Маяковский, однако...

По небу тучи бегают, дождями сумрак сжат,
под старою телегою рабочие лежат.
И слышен шёпот гордый, он кроет капель спад:
"Через четыре года
здесь будет город-сад!"

Темно свинцовоночие, и дождь сечёт, как жгут,
сидят в грязи рабочие, сидят, лучину, жгут.
Синеют губы с холода, но губы шепчут в лад:
"Через четыре года
здесь будет город-сад!"

Свела промозглость корчею - неважный здесь уют,
сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют.
Но шёпот громче голода, - он кроет капель спад:
"Через четыре года
здесь будет город-сад!

Здесь взрывы закудахтают
в разгон медвежьих банд,
и взроет недра шахтою
стоугольный гигант.

Здесь встанут стройки стенами,
гудками пар, сипи.
Мы в сотню солнц
мартенами
воспламеним
Сибирь.

Здесь дом дадут хороший нам и ситный без пайка,
аж за Байкал отброшена, попятится тайга."
Плыл говорок рабочих под темью тучных стад:
"Дом дадут..."

"Хлеб будет без пайка..."
а дальше неразборчиво,
лишь слышно -
"город-сад".

Я знаю - город будет,
я знаю - саду цвесть,
когда такие люди
в стране Советской есть...

 

Она любит больных и бездомных собак
И не хочет терпеть людей.
Ей открыта ночь и не нужен день.

Она любит уйти в закат, но всегда на страже рассвет.
Отчего же ты сам не свой, когда ее нет.

Она бродит по городу вслед за дождем
То и дело меняя маршрут.
И ее не застать не там и не тут.
Она может сказать: "До завтра!" и исчезнуть на несколько лет.
Отчего же ты сам не свой, когда ее нет.

Она сама по себе, она не хочет скрывать
Даже самых простых вещей.
Жаль, что ночь без нее стала ничьей.
Жаль, что голос ее растаял, как дым ее сигарет.
Отчего же ты сам не свой, когда ее нет.

 

Consul
Тьфу ты, господи, вспомнил четвертый класс :D

Давай лучше класса из одиннадцатого:

Неоконченное
I
Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы
разбрасываю разломавши
так рвут загадав и пускают
по маю
венчики встречных ромашек
пускай седины обнаруживает стрижка и бритье
Пусть серебро годов вызванивает
уймою
надеюсь верую вовеки не придет
ко мне позорное благоразумие

II
Уже второй
должно быть ты легла
А может быть
и у тебя такое
Я не спешу
И молниями телеграмм
мне незачем
тебя
будить и беспокоить

III
море уходит вспять
море уходит спать
Как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете
И не к чему перечень
взаимных болей бед и обид

 

В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав -
тубо -
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не путайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы...
ну их! -
вспухнут веки,
впору Вию.
Я не сам,
а я
ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их
чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты -
ста мильонам
было плохо.
Мы
теперь
к таким нежны -
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму -
одну
или вдвоем с Парижем.

 

Бренчу монетами, смеюсь,
Хожу на крышу и в кино
И никуда не тороплюсь.
Сажусь в такси и в самолеты,
Курс на мертвую петлю, боюсь.

И узнаю тебя во всем,
И узнаю во всех тебя.
Твои любимые цветы.
Бегу, бегу, бегу, бегу,
Бегу до рвоты.

Ты не забудь поздравить с днем рожденья меня
И не забудь пожелать мне счастья.
Ты не забудь поздравить с днем рожденья меня
И не забудь - я буду слишком рада.

Я вечный Питер, ты - Москва,
Нью-Йорк, Париж и Магадан.
И мы уже не мы. Вперед.
Нас ждут другие города.
Я заплатила по счетам,
Глотала землю, чтоб молчать.
Я выжигала слово помню.
Я душила сердце снегом в грудь с разбегу.

Ты не забудь поздравить с днем рожденья меня
И не забудь пожелать мне счастья.
Ты не забудь поздравить с днем рожденья меня
И не забудь - я буду слишком рада.

(с) Ночные снайперы

 

Презренна верность:
В ней дыханье долга,
Возможность привлекательных измен.
Одна любовь не терпит перемен,
Себя не вяжет клятвой, кривотолком,
И ничего не требует взамен.

***

Играй, кентавр, играй,
Химера двух природ,
Гори, огонь, по линии раздела
Бессмертной человеческой души
И конского невзнузданного тела.
Наследственный удел - искусство перевоза.
Два берега лежат, забывши о родстве,
А ты опять в поток, в беспамятные воды,
В которых я никто, - ни миру, ни тебе.

(с) Л. Улицкая


И каждый вечер так: в холодную постель
с продрогшею душой, в надежде не проснуться,
и снова легион непрошенных гостей
устраивает бал... Чтоб им в аду споткнуться!

Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой,
Какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик,
о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой
и болью излечил - от той, последней боли...

Нет! - слышишь? - ни за что, никто и никогда!..
Тобою мой предел очерчен и превышен.
Молчащий телефон. Немые провода.
Но голос твой живой всегда и всюду слышен...

О, как безжалостно поют колокола,
как медленно зовут к последнему исходу,
как долго нужно жить, чтоб выплакать дотла
и страсть, и никому не нужную свободу...

***

Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания,
А ненависть силой того отвращения,
С которым мы помним свои обещания...

Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания,
А совесть - всего лишь в себя превращение,
Всего лишь с Началом Начал совещание...

А море свои продолжает качания,
Толкуя, как древний раввин, изречения,
Что страсть измеряется мерой отчаяния,
И смерть для нее не имеет значения.

Лишь музыка помнит, что жизнь - возвращение
Забытого займа, узор Завещания.
Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания...

(с) В. Леви

 

Мы по ошибке встретили Год -
Это не тот, не тот, не тот...
Что мы наделали, Боже, с тобой,
С кем еще мы поменялись судьбой?

Лучше б нас не было на земле,
Лучше б мы были в небесном кремле,
Летали, как птицы, цвели, как цветы,
Но все равно были - я и ты...

 

пра пафегизЬм

БАЛЛАДА О ГОРДОМ РЫЦАРЕ

За высоким за забором
Гордый рыцарь в замке жил,
Он на все вокруг с прибором
Без разбора положил.

Не кормил казну налогом,
На турнирах не блистал
И однажды перед Богом
Раньше времени предстал.

И промолвил Вседержитель,
Смерив взглядом гордеца:
— С чем явился ты в обитель
Вездесущего отца?

Есть каналы, по которым
До меня дошел сигнал,
Что ты клал на все с прибором.
Отвечает рыцарь: клал!

Клал на ханжеский декорум,
На ублюдочную власть
И ad finem seculorum*
Собираюсь дальше класть.

Сохранить рассудок можно
В этой жизни только так,
Бренна плоть, искусство ложно,
Страсть продажна, мир — бардак.

Не привыкший к долгим спорам,
Бог вздохнул: ну что ж, иди,
Хочешь класть на все с прибором,
Что поделаешь, клади.

Отпускаю, дерзкий сыне,
Я тебе гордыни грех,
С чистой совестью отныне
Можешь класть на все и всех.

И на сем визит свой к Богу
Гордый рыцарь завершил
И в обратную дорогу,
Помолившись, поспешил.

И в земной своей юдоли
До седых дожив годов,
Исполнял он Божью волю,
Не жалеючи трудов.


* До скончания веков. (лат)



ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ,
1991

 

Я растаю и буду улыбаться. Так навязчиво. Приторно сладко.
И буду нырять в твои ямочки, Вызывая в тебе улыбку.
И, как на резинке с моста, окунаться в твои догадки.
И пробовать их на вкус, принимать за свои ошибки.

я растаю внезапно. В тебе.

Я закроюсь и буду петь. Для тебя. Так протяжно и рвано.
И буду скандалить почаще, чтобы знала - я редко шучу.
Я буду холодным стрелять за взгляд на других. Это странно.
Я ревную? - Да не вопрос. Что-то чувствуешь? - очень хочу...

Я закроюсь в тебе. Не достанут

Я устану тебя ломать. Обходить со стены, лазать в окна.
Я двери с петель не сниму. Я просто пройду сквозь неё.
И в кокон тебя заплету, и краской замажу все стёкла.
И, чтоб не замёрзла, подвину тебя поближе к огню.

Никому не отдам. Слышишь?

А меня уведут навсегда. Не_насильно. Без права на воздух
И слёзы узнаю твои. На вкус. Как напуганных птиц.
Ты не сможешь смотреть на меня: ты будешь такой же гордой,
Я буду прощенья просить за отсутсвите всяких границ

Уведут за твои глаза. Теперь мы целое. Видишь?

Ты сильно не огорчишься. Я буду тонуть в твоих ямочках,
Вбирая тебя в себя. На вдох. Прости, без остатка.
Пока ты ещё улыбаешься, я буду тебя допивать.
На два ты уже не поделешься. Остаток? - прости, опечатка.

Я люблю тебя. Убедись

 

о переселении душ

Если б я была мужчиной,
Был бы я засранец редкий —
Щуплый, маленького роста,
Слабый и амбициозный.

Женщины меня б любили,
Потому что очень наглый
И с печальными глазами
(Потому что ненасытный).

Я любил бы женщин тоже —
Выбирал бы покрупнее,
Подобрей и попассивней,
И готовить чтоб умели.

Им бы я, нахально лежа
В затрапезе на диване,
Говорил, что неспособен
Ради женщин я на чувство.

А таким, что тоже могут
Над партнером изгаляться,
Посвящал бы я куплеты
Эротического свойства.

Издевательские! Матом!



ЕВГЕНИЯ ЧУПРИНА,
2005

 

Презренна верность:
В ней дыханье долга,
возможность привлекательных измен.
Одна любовь не терпит перемен, себя не вяжет клятвой, кривотолком
и ничего не требует взамен.

Сколопендра добавил [date]1119246416[/date]:
Иггдрасиль , сначала написала сама, потом увидела у Вас... читаем одни и те же книги))